3
Даже не вникая в разнообразную подоплёку очередного киевского Майдана, понимаешь очевидное.
Г-н Саакашвили получил в США «добро» на своё поведение, и получил денег.
Молодчиков и негодяев, фриков и натуральных неонацистов, всегда готовых на очередное буйство посреди Киева — огромное количество. За деньги — тем более.
Это понимают даже люди с прекрасными лицами в России, но никогда не скажут, что США лезет в дела посторонней страны.
Порошенко такой же президент как Янукович, и если он сейчас начнёт стрелять, то ни один доброволец из России туда уже не поедет. Одно дело кровавый тиран Виктор, другое — демократический лидер Пётр.
Но если Петра снесут, никто ни в Европе, ни в московских кафе не расскажет о бандитах, пришедших к власти — это вам не Донбасс.
На Украине теперь можно всё.
У правозащитников сломался мозг, все честные люди мира окосели, европейские медиа знают только одну фамилию: Путин.
Там, где Путина нет — они вообще ничего не видят и не осознают.
Ну, неонацисты в Киеве, ну майдан очередной, ну, что поделать. Ничего не поделать. Сделаем вид, что ничего этого нет.
Я верю в умного украинца, который сидит и думает: когда же вы все пропадом пропадёте, твари. Удивительный и красивый народ, в котором течёт кровь Пархоменко, Щорса, Ковпака и Рыбалко не может перевестись, пропасть, раствориться.
Я верю, что умный украинец, которого мы так давно не видели и не слышали, всё-таки возьмёт и отвоюет своё.
Не сегодня, так послезавтра.
Зато я не очень верю в то, что когда-нибудь хоть кому-нибудь в России из числа симпатизиантов Майдана и «АТО» будет хоть немного, хоть минуту стыдно.
Иногда, изнывая от странного сочетания горечи и удивления, я представляю, как в России ввели новый закон: насильственная депортация на Украину, в Киев, на Крещатик.
Жил-был у нас человек, который в 2014 году скакал если не там, то здесь. А то и здесь, и там сразу. Который кричал: «Никто в России не верит в бандеровцев!». Который в 2015 году плакал: «Надя Савченко — единственный мужчина в России». Который в 2016 году хохотал: «Сгорела ваша Моторола!».
Который от своего бесстыдства и своей безнаказанности заходится, не зная, как, каким образом можно ещё унизить всё то отвратительное и неприятное, что он видит здесь, и как возвысить всё то чудесное и многообещающие, что он видит там.
И вдруг его мечты сбываются: прямо на следующий день, после того как самый настоящий, патентованный, стопроцентной гидности, плотности и крепости окончательный неонацистский переворот в Киеве случится.
И он стоит такой, наш шумный друг, с чемоданчиком и в коротком, как в детском саду, пальтеце посреди Крещатика, а там, сплошным потоком, с флажками и огоньками, в балаклавах, идут красивые и милые, молодые и ненаглядные.
Как он поведёт себя?
Неловко притоптывая башмаками, задрав голову и высоко поднимая колени, пусть немного неуклюже, но пойдёт в общих рядах, выкрикивая то с хрипом, то сбиваясь на неожиданный фальцет: «Слава! Ки! Евской! Руси! Ново! Рос! Сия! Соси!» — или попятится прочь, роняя чемодан, из разверстой пасти которого посыпятся рукописи очередного романа о мрачной, садистской, безобразной Отчизне, — и побежит сквозь толпы, сквозь времена и нравы, назад к аэропорту, моля: «Мама, Родина моя, забери меня, умоляю, я больше не буду!».
Будешь. Ты всегда будешь это делать.
Захар Прилепин
Фото: Петр Сивков/ТАСС
